В начале VII в. Япония была еще далека от политического единства. Скорее это была непрочно связанная группа кланов, в которой на первом месте стоял императорский клан. Кланы (удзи), в зависимости от происхождения, делились на три категории: императорский клан, члены которого претендовали на происхождение от Солнечной Богини; божественные кланы, предками которых были либо небесные боги из божественных соратников первого императора Дзимму, либо земные боги, под кем следует понимать местных вождей, уже правивших в Ямато, когда пришел Дзимму; и кланы пришельцев - иммигрантов, прибывших в разное время из Китая и Кореи. Императорский клан включал несколько семейств, в него входили не только правящий дом, но и некоторое число великих семей, глав которых именовали оми, "великие мужи". Старшим из них был о-оми, или великий оми, являвшийся главой и представителем всех оми. Следующими по значению за оми были вожди божественных кланов, называвшиеся мурадзи (главы групп), глава которых, известный как о-мурадзи, или великий мурадзи, был аналогичен великому оми. Кланы признавали верховенство императорского дома, но такое превосходство давало императору лишь очень ограниченную власть. Глава каждой ветви клана был хозяином людей и имущества этой ветви, и контроль над ним могли осуществлять только глава его клана и, в некоторых случаях, великий оми или великий мурадзи.
Государство, таким образом, состояло из клановых групп, находившихся в нестабильном равновесии. Равновесие поддерживалось скорее престижем, нежели силой императорского дома, и в таких условиях естественным было стремление одной из групп добиваться власти за счет других. Политическая история Японии на протяжении многих столетий, начиная с самых ранних эпох, о которых нам что-либо известно, складывается из борьбы кланов за господство, будь то контроль над императорским домом или его свержение. В этой борьбе императорский дом имел определенные преимущества. Во-первых, будучи потомком и наследником богов, глава императорского дома являлся высшим жрецом культа не только для вышеуказанных могущественных кланов Империи, но также и для всех других кланов, поскольку Солнечная Богиня была верховным божеством всего народа. В какой степени культ Солнечной Богини, как верховного божества, умышленно поощрялся правящим домом, сказать трудно. Существуют некоторые причины предполагать, что, как национальное божество, Богиня Пищи претендовала на большую силу и древность, но еще в давние времена ритуал поклонения Солнечной Богине мог быть перенесен из дворца в специальное святилище в Исэ, где службу проводили принцессы, и таким образом стал скорее национальным, чем клановым культом. К VI в. он стал прочной государственной религией, и с тех пор его эволюция носила настолько же политический, насколько и религиозный характер.
   Вторым преимуществом было положение императора как представителя всех кланов в отношениях с иностранными государствами, особенно с враждующими государствами Корейского полуострова. Поскольку эти отношения часто сводились к военным действиям, он, по крайней мере теоретически, осуществлял верховное командование посланными за море военными силами. Автономия кланов была настолько полной, что только такая задача, как военный поход, могла позволить императорскому дому надеяться собрать с них налоги.
   Третьим преимуществом была позиция императора как арбитра в спорах между кланами или их членами по вопросам права наследования и другим подобным делам. Заметим, что все эти преимущества основывались не на превосходящей силе, а скорее на традиции. Правительство, таким образом, было правительством согласия, а могущественные кланы могли с легкостью отказаться считаться с ним, когда ставкой были их собственные интересы или когда их вожди оказывались достаточно амбициозны, чтобы бросить вызов императорской власти. В историческое время известно несколько попыток захватить трон, в основном великими оми, являвшимися родственниками императорской семьи. Так, в 498 г., согласно "Нихонги", "Хэгури-но Матори-но Оми узурпировал правление страной и пытался воцариться в Японии". Он был разгромлен престолонаследником с при поддержке главы соперничающего клана Мурадзи Отомо-но Канамура. Это типичный пример, который показывает, что император, хотя теоретически и был верховным и неприкосновенным, на практике зависел от поддержки тех или иных великих семей. Свержение или даже убийство императора и наследника были нередкими случаями, и, говоря по справедливости, продолжительность династии зависела не от ее собственной силы, а от того факта, что узурпацию императорской власти какой-либо одной партией не потерпели бы остальные. Когда со временем некий сильный клан действительно добивался господствующего положения, ему было выгоднее контролировать правящую семью, чем свергать ее, и для упрочения своего влияния выдавать дочерей замуж за принцев императорского дома. Это феномен японской истории, характерный вплоть до недавнего времени: существование верховной власти de jure долгое время после того, как все, кроме внешних атрибутов, перешло к правительству de facto.
   Именно Сога первыми установили такую систему в самой полной мере, хотя некоторые семейства достигали подобного положения и прежде, как, например, только что упомянутый клан Отомо. Достаточно парадоксально, что как раз возвышение клана Сога внесло наибольший вклад в становление прочного, имеющего большие последствия централизованного управления Японией, сменившего непрочное объединение практически автономных образований, существовавшее до VII в. Подобные Сога правители de facto желали большего, чем формальные полномочия, полученные от властелина de jure. Они хотели конкретных выгод - богатства и власти для подчинения других своей воле. Все это вожди Сога могли получить, только лишив другие кланы автономии, права владеть и распоряжаться плодами своих земель и людскими ресурсами. Исторически степень такой автономии была очень значительна. Помимо владений вождей великих кланов, вся заселенная территория в Японии принадлежала землевладельцам разной степени значимости. До нас дошли наименования множества классов этих землевладельцев. Подробно описаны куницуко или куни-но мияцуко (деревенские правители), каковыми являлись о-куницуко (великие деревенские правители), агата-нуси (господа поместий), инаги (хранители риса) и несколько других категорий [6] владельцев небольших поместий. Ниже них были рабы, выше - члены знатных кланов, мурадзи и оми. Одни деревенские правители были даже менее значимы, чем мелкие крестьяне, другие являлись территориальными магнатами, владеющими значительным количеством земли и людей, иные принадлежали к боковым ветвям знатных кланов или формально присоединялись к ним, на деле подчиняясь им, если проживали поблизости. Понять силу некоторых из таких провинциальных вождей можно из приводившегося выше примера, когда "деревенский правитель" Иваи, владевший обширной территорией острова Кюсю, в 527 г. смог преградить путь шестидесятитысячному императорскому войску, направлявшемуся в Корею. Лишь через год с лишним, с огромнейшими трудностями, центральные власти смогли подчинить его после ожесточенного сражения. Иваи, несомненно, исключительный случай, но в разной мере такое положение было свойственно всей Японии.
   Центральная власть постоянно утверждала концепцию, что провинциальные магнаты владеют и управляют своими территориями как представители или даже чиновники императора. Еще под 534 г. в записях упомянут министр, в своей речи цитирующий китайскую доктрину: "На всей земной поверхности нет места, которое не было бы царским даром. Под необъятными небесами нет места, которое не было бы царской землей". Хотя эта речь может быть вымыслом и в Японии в это время подобная идея наверняка не была распространена, сама концепция развивалась и использовалась правящим домом всякий раз, когда это было возможно. Распространение китайских знаний, естественно, внесло значительный вклад в развитие этой концепции, и именно здесь, возможно, мы видим первое конкретное проявление результатов введения письменности. Письменность сделала возможным не только ведение счетов и реестров, но и оформление идей. В словаре японцев отсутствовали даже слова для обозначения должностей и действий централизованного бюрократического государства, судя по тому, что, хотя великий оми и великий мурадзи были не только главами своих кланов, но также, с постепенным развитием административной системы, стали занимать важнейшие государственные должности, их продолжали называть лишь великий оми и великий мурадзи. До тех пор, пока ранг не разовьется в должность, название должности не отличается от названия ранга. Другие высшие чиновники выразительно именуются тайфу - китайским словом, означающим просто "великий муж". Поздняя ханьская хроника упоминает посланника из Южной Японии к китайскому двору в 57 г. н.э., величавшего себя дайбу, и даже если это известие является анахронизмом с точки зрения японского языка той эпохи, очевидно, что с древнего времени японцы обязаны Китаю административной номенклатурой в той же мере, что и официальной иерархией, и что знание письменности ускорило развитие явлений точно так же, как и названий. Возможно, языку как существенному фактору развития политических идей придается слишком мало значения. Даже при высокоразвитой системе управления случается, что языковые ограничения могут препятствовать правильной трактовке проблемы, так как многие ситуации искажаются даже при простой попытке описать их, но при урегулировании формальностей управления на ранних стадиях точность письменного аппарата, вероятно, очень существенна; и в этом смысле своими достижениями в замене племенных институтов государственными японцы в первую очередь обязаны китайскому письму.