В то время как римляне воевали на берегах Лириса и Вольтурна, юго-восток полуострова потрясали другие войны. Богатой тарентинской купеческой республике грозила все более и более усиливавшаяся опасность со стороны луканских и мессапских полчищ; а так как она вполне основательно не полагалась на свой собственный меч, то привлекла со своей старой родины начальников наемных отрядов заманчивыми обещаниями и еще более заманчивым золотом. Спартанский царь Архидам, прибывший с сильным отрядом на помощь к своим соплеменникам, погиб в битве с луканцами (338 г. до н.э.) в тот самый день, когда Филипп одержал победу при Херонее, и, как полагали благочестивые греки, в наказание за то, что за девятнадцать лет перед тем принял со своим войском участие в разграблении дельфийского святилища. Его заменил более могущественный вождь Александр Молосский - брат Олимпиады, матери Александра Великого. Кроме привезенных им с собою войск он соединил под своими знаменами вспомогательные отряды греческих городов, в особенности тарентские и метапонтийские, отряды педикулов (живших подле Руби, теперешнего Ruvo), так же как и греки, опасавшихся нашествий сабеллов; наконец он привел даже луканских изгнанников, свидетельствовавших своею многочисленностью о серьезных внутренних раздорах, происходивших в этом союзе. Таким образом он скоро стал сильнее своих противников. Консенция (Cosenza), которая, как кажется, служила союзным центром для поселившихся в Великой Греции сабеллов, подпала под его власть. Тщетно самниты спешили на помощь к луканцам; Александр разбил их соединенную армию подле Пестума и покорил живших подле Сипонта давниев и живших в юго-восточной части полуострова мессапов; он уже владычествовал от моря до моря и намеревался протянуть руку римлянам, для того чтобы общими силами напасть на самнитов в первоначальных местах их поселения. Но такие неожиданные успехи не нравились тарентинским купцам и наводили на них страх; дело дошло до войны между ними и их полководцем, который пришел к ним в качестве наемника, а теперь вел себя так, как будто намеревался основать на западе эллинское государство вроде того, какое было основано его племянником на востоке. Перевес был сначала на стороне Александра: он отнял у тарентинцев Гераклею, привел в прежнее положение Турин и, как кажется, приглашал остальных италийских греков соединиться под его покровительством против Тарента, между тем как в то же время пытался уладить мирное соглашение между ними и сабельскими племенами. Но его широкие замыслы нашли слабую поддержку со стороны выродившихся и упавших духом греков, а его вынужденный обстоятельствами переход на сторону противной партии оттолкнул от него прежних луканских приверженцев, и он пал подле Пандозии от руки одного луканского эмигранта (332 г. до н.э.). С его смертью все опять пошло по-старому. Греческие города снова оказались разъединенными и снова вынужденными охранять свое существование поодиночке то заключением договоров, то уплатой дани, то воззванием к помощи чужеземцев: так, например, Кротон отразил около 324 г. до н.э. нападение бреттиев при помощи Сиракуз. Самнитские племена опять взяли верх и могли, не обращая внимания на греков, снова обратить свои взоры на Кампанию и на Лациум.
   Но там произошел в короткий промежуток времени громадный переворот. Латинский союз был взорван и уничтожен, последнее сопротивление вольсков было сломлено, самая богатая и самая красивая из всех стран полуострова - Кампания - находилась в неоспоримом и прочно обеспеченном владении римлян, и второй по значению город Италии находился под римской опекой. В то время как греки и самниты боролись между собой, Рим почти беспрепятственно достиг такого могущества, которого уже не был в состоянии поколебать ни один из живших на полуострове народов и которое всем им грозило порабощением. Совокупными усилиями тех народов, которые не были в состоянии бороться с Римом поодиночке, пожалуй, еще можно бы было порвать цепь, прежде нежели она окончательно закрепилась; но у бесчисленных племен и городских общин, до тех пор живших большею частью во взаимной вражде или не имевших между собою ничего общего, не оказалось необходимых для такой коалиции качеств - прозорливости, мужества и самоотвержения, а если такие качества и оказались, то уже тогда, когда было поздно.
   После падения этрусков и ослабления греческих республик самнитский союз был после Рима бесспорно самой значительной силой во всей Италии, и именно ему грозили самой скорой и непосредственной опасностью стремления римлян к завоеваниям. Поэтому ему следовало занять передовое положение и взять на себя самое тяжелое бремя в войне, которую приходилось вести италикам с Римом за свою свободу и национальность. Он мог рассчитывать на содействие небольших сабельских племен - вестинов, френтанов, марруцинов и других еще более незначительных племен, которые жили уединенною жизнью крестьян среди своих гор, но тем не менее не оставались глухи, когда родственное племя призывало их к оружию для защиты общего достояния. Важнее было бы содействие живших в Кампании и Великой Греции эллинов (в особенности тарентинцев) и могущественных луканцев и бреттиев; но частью вялость и беспечность господствовавших в Таренте демагогов и вмешательство этого города в сицилийские дела, частью отсутствие единодушия в луканском союзе, частью и главным образом существовавшая в течение нескольких столетий глубокая вражда между жившими в нижней Италии эллинами и их луканскими притеснителями не позволяли надеяться, что Тарент и Лукания вместе примкнут к самнитам. От сабинов и марсов как от ближайших соседей Рима, давно уже живших с ними в мирных отношениях, едва ли можно было чего-либо ожидать кроме вялого сочувствия или нейтралитета, а апулийцы - эти странные и ожесточенные враги сабеллов - были естественными союзниками римлян. Напротив того, можно было ожидать, что дальние этруски примкнут к коалиции, лишь только она одержит первую победу: в этом смысле даже восстания в Лациуме и среди вольсков и герников могли быть приняты в расчет. Но самниты - эти италийские этоляне, в которых врожденные народные силы еще были полны жизни, - должны были прежде всего рассчитывать, что их собственная энергия и стойкость в неравной борьбе дадут другим народам время устыдиться своего бездействия, обдумать, что следует делать, и собраться с силами; тогда было бы достаточно одного успешного сражения, чтобы со всех сторон зажечь вокруг Рима пламя войны и восстания. История не может отказать этой благородной нации в свидетельстве, что она поняла свой долг и исполнила его.
   Уже в течение нескольких лет продолжался раздор между Римом и Самниумом, вследствие того что римляне беспрестанно делали захваты на Лирисе, между которыми последним и самым важным было основание Фрегелл (328 г. до н.э.). Но повод для войны доставили жившие в Кампании греки. С тех пор как Кумы и Капуя сделались римскими городами, римляне стали прежде всего стремиться завладеть греческим городом Неаполем, который господствовал над находившимися в заливе греческими островами и был в сфере римского владычества единственным еще не подчинившимся Риму городом. Узнав о намерении римлян завладеть этим городом, тарентинцы и самниты решили их предупредить, и если тарентинцы не могли привести в исполнение этого плана не столько по причине дальнего расстояния, сколько по причине своей нерешительности, то самниты успели занять город сильным гарнизоном. Римляне немедленно объявили войну (327 г. до н.э.) - номинально неаполитанцам, а в действительности самнитам - и приступили к осаде Неаполя. После того как эта осада тянулась несколько времени, кампанские греки стали тяготиться застоем торговли и присутствием чужого гарнизона, а римляне, напрягавшие все свои усилия к тому, чтобы посредством отдельных договоров отклонить второстепенные и третьестепенные государства от участия в составлявшейся коалиции, поспешили предложить изъявившим готовность вступить в переговоры грекам выгодные условия - полное равноправие и освобождение от государственной службы, союз на равных правах и вечный мир. На этих условиях и был заключен (326 г. до н.э.) договор, после того как неополитанцы хитростью отделались от присутствия гарнизона. Сабельские города, находившиеся к югу от Вольтурна - Нола, Нуцерия, Геркуланум, Помпеи, - были в начале войны на стороне самнитов; но частью вследствие своей неспособности сопротивляться, частью вследствие интриг римлян - которые употребили в дело все средства, доставляемые лукавством и корыстолюбием, чтобы привлечь на свою сторону аристократическую партию в этих городах, и при этом нашли влиятельного адвоката в примере Капуи - эти города вскоре после падения Неаполя или приняли сторону римлян, или объявили себя нейтральными. Еще более важного успеха достигли римляне в Лукании. Верный народный инстинкт и там внушал необходимость союза с самнитами; но так как этот союз повлек бы вслед за собой и заключение мира с Тарентом, а большая часть луканских правителей не намеревалась прекращать выгодные хищнические набеги, то римлянам удалось заключить с Луканией союз, который был неоценим в том отношении, что создавал затруднения для тарентинцев, а римлянам позволял употребить все их военные силы на борьбу с Самниумом. Таким образом, Самниум остался в полном одиночестве; ему прислали подкрепления только некоторые из восточных горных округов. В 326 г. до н.э. военные действия начались на самой самнитской территории; некоторые из городов, расположенных на границе Кампании, как например Руфры (между Венафром и Теаном) и Аллифы, были заняты римлянами. В следующие годы римские войска прошли, сражаясь и грабя, через весь Самниум вплоть до Вестинской области и даже до Апулии, где были приняты с распростертыми объятиями, и повсюду имели решительный перевес. Самниты упали духом, а самнитская народная община решила просить у неприятеля мира и, чтобы склонить его на менее тягостные условия, выдала ему самого храброго из своих военачальников; поэтому самниты возвратили римских военнопленных и вместе с ними прислали труп вождя военной партии Брутула Папия, который сам себя лишил жизни, чтобы не попасть в руки римских палачей. Но когда эта смиренная и почти жалобная просьба была отвергнута римской общиной (322 г. до н.э.), самниты стали готовиться к крайнему и отчаянному сопротивлению под начальством своего нового полководца Гавия Понтия. Римская армия, стоявшая лагерем подле Калации (между Казертой и Маддалони) под предводительством обоих консулов следующего года (321 г. до н.э.), Спурия Постумия и Тита Ветурия, получила известие, подтвержденное многочисленными пленниками, что самниты тесно обложили Луцерию и что этот важный город, от обладания которым зависело обладание Апулией, находился в большой опасности. Римляне поспешно выступили в поход. Единственный путь, которым можно было во время прийти на место, шел по самой середине неприятельской территории, там, где впоследствии было проведено от Капуи через Беневент на Апулию римское шоссе, служившее продолжением Аппиевой дороги. Этот путь шел между теперешними селениями Арпайя и Монтезаркио (Caudium) по сырой луговине, которая окружена высокими и крутыми лесистыми холмами и доступ к которой при входе и при выходе ведет только через глубокие ущелья. Самниты засели там так, что их присутствие не было заметно. Римляне беспрепятственно проникли в долину, но нашли, что выход из нее загорожен засеками и занят многочисленным неприятелем; возвращаясь назад, они увидели, что и вход в долину таким же образом загорожен, а между тем горные склоны кругом покрылись самнитскими когортами. Слишком поздно догадались они, что поддались на военную хитрость и что самниты ожидали их не под стенами Луцерии, а в роковых Кавдинских ущельях. Дрались они без всякой надежды на успех и без всякой определенной цели; римская армия была совершенно лишена возможности маневрировать и была без боя совершенно разбита. Римские генералы предложили капитуляцию. Только бессмысленные риторы могли утверждать, что самнитскому главнокомандующему не предстояло другого выбора, как отпустить римскую армию или истребить ее; напротив того, он не мог сделать ничего лучшего, как согласиться на предложенную капитуляцию и взять в плен вместе с ее двумя главнокомандующими всю неприятельскую армию, которая заключала в себе в ту минуту все наличные боевые силы римской общины; тогда для него открылся бы свободный путь в Кампанию и в Лацум, а так как его приняли бы в ту пору с открытыми объятиями и у вольсков, и у герников, и в большей части Лациума, то политическое существование Рима подверглось бы серьезной опасности. Но, вместо того чтобы избрать этот путь и заключить военную конвенцию, Гавий Понтий надеялся положить конец всем распрям заключением выгодного мирного договора - потому ли, что он разделял с своими союзниками неблагоразумную жажду мира, ради которой был принесен в предшествовавшем году в жертву Брутул Папий, потому ли, что он не был в состоянии помешать утомленной войною партии уничтожить плоды его беспримерной победы. Предписанные им мирные условия были довольно умеренны: Рим обязался срыть построенные в нарушение договоров крепости Калес и Фрегеллы и возобновить равноправный союз с Самниумом. После того как римские военачальники согласились на эти условия, они выдали в обеспечение точного исполнения договора шестьсот выбранных из конницы заложников и сверх того связали самих себя и всех штаб-офицеров честным словом; тогда римская армия получила свободу, но была обесчещена, так как самнитская армия в опьянении от своего успеха не могла воздержаться от исполнения над ненавистным врагом позорных для него формальностей: она потребовала, чтобы римляне положили оружие и прошли под виселицей. Однако римский сенат, не обращая внимания ни на принесенную офицерами клятву, ни на ожидавшую заложников участь, кассировал договор и ограничился тем, что выдал врагу тех, кто его подписал, как лично ответственных за его исполнение. Таким образом, кавдинский мирный договор принес не спокойствие, которого от него безрассудно ожидали в Самниуме приверженцы мира, а одну войну вслед за другой и ожесточение, усилившееся, с одной стороны, сожалением о пропущенной благоприятной минуте, а с другой - сознанием, что было нарушено торжественно данное слово, что была запятнана воинская честь и что были принесены в жертву боевые товарищи. Самниты не приняли выданных им римских офицеров частью потому, что были слишком великодушны, чтобы вымещать свои неудачи на этих несчастных, частью потому, что этим путем они признали бы исполнение договора обязательным только для тех, кто скрепил его клятвой, а не для римского государства. Они великодушно пощадили даже заложников, подлежавших по военному праву смертной казни, и тотчас взялись за оружие. Они заняли Луцерию и взяли приступом Фрегеллы (320 г. до н.э.), прежде чем римляне успели заново организовать свою армию; а чего могли бы достигнуть самниты, если бы не выпустили из рук достигнутых результатов, видно из перехода на их сторону сатриканов. Но силы Рима не были ослаблены, а только на минуту парализованы; под влиянием стыда и ожесточения там собрали всех людей и все средства, какие только находились под руками, и поставили во главе вновь организованной армии Луция Папирия Курсора, который был столь же испытанным в боях солдатом, сколь и славным полководцем. Эта армия разделилась: одна ее часть направилась через Сабинскую область и через адриатическое побережье к Луцерии; другая пошла туда же через самнитскую территорию, преследуя самнитскую армию, с которой успешно вступила в борьбу. Обе армии сошлись под стенами Луцерии, осаду которой римляне повели тем усерднее, что там содержались в плену римские всадники; апулийцы и я особенности арпанцы оказали в этом случае римлянам важное содействие, главным образом тем, что доставляли съестные припасы. Чтобы освободить город, самниты вступили в бой с римлянами, но были разбиты; тогда Луцерия сдалась римлянам (319 г. до н.э.), а Папирий имел двойное удовольствие - он освободил уже считавшихся погибшими боевых товарищей и отплатил стоявшему в Луцерии самнитскому гарнизону за кавдинские виселицы. В течение следующих лет (319 - 317) война велась не столько в Самниуме, сколько в соседних странах. Прежде всего римляне наказали самнитских союзников в областях Апулийской и Френтанской и заключили новые союзные договоры с апулийскими теанинцами и канузинцами. В то же время Сатрик был приведен в покорность и строго наказал за свое отпадение. Затем война была перенесена в Кампанию, где римляне завладели (316 г. до н.э.) стоявшей на границе Самниума Сатикулой (быть может, теперешней S. Agata de'Goti). Но там военное счастье, по-видимому, снова стало им изменять. Самниты привлекли на свою сторону жителей Нуцерии (316 г. до н.э.), а вскоре вслед затем и жителей Нолы; на верхнем Лирисе соранцы сами прогнали римский гарнизон (315 г. до н.э.); авзоны готовились к восстанию и угрожали важному пункту - Калесу; даже в Капуе стала деятельно работать антиримская партия. Самнитская армия вступила в Кампанию и стала лагерем под стенами Капуи в надежде, что ее приближение доставит перевес национальной партии (314 г. до н.э.). Однако римляне немедленно напали на Сору и снова завладели этим городом, после того как разбили спешившую на выручку Соры самнитскую армию (314 г. до н.э.). Движение среди авзонов было подавлено с беспощадной строгостью, прежде чем вспыхнуло восстание, и туда был назначен особый диктатор для возбуждения и решения политических процессов против вожаков самнитской партии в Капуе, так что самые влиятельные между ними сами лишили себя жизни, чтобы не попасть в руки римского палача (314 г. до н.э.). Стоявшая подле Капуи самнитская армия была разбита и принуждена удалиться из Кампании; римляне преследовали ее по пятам, перешли через Матезе и зимой 314 г. до н.э. стали лагерем под стенами столицы Самниума - Бовиана. Нола была покинута союзниками, а римляне были так осмотрительны, что навсегда отделили этот город от самнитской партии, заключив с ним такой же выгодный для него союзный договор (313 г. до н.э.), какой заключили с неаполитанцами. Фрегеллы, находившиеся со времени кавдинской катастрофы в руках антиримской партии и служившие для нее главным укрепленным пунктом в области Лириса, наконец также были взяты на восьмом году после их занятия самнитами (313 г. до н.э.); двести граждан из числа самых знатных членов национальной партии были отправлены в Рим и обезглавлены на открытой площади в предостережение повсюду сильно волновавшимся патриотам. Таким образом, Апулия и Кампания были совершенно во власти римлян. Чтобы окончательно обеспечить свое владычество над завоеванной территорией, римляне построили на ней в промежутке времени между 314 и 312 гг. до н.э. несколько новых крепостей: в Апулии Луцерию, в которой поставили постоянным гарнизоном пол-легиона ввиду ее изолированного и опасного положения; Понции (нынешние острова Понцы) для обеспечения своего владычества в омывающем Кампанию море; Сатикулу на границе Кампании и Самниума в качестве передового оплота против этого последнего; наконец Интерамну (подле Monte Cassino) и Суэссу Аурунку (Sessa) на дороге из Рима в Капую. Сверх того были поставлены гарнизоны в Кайяции (Cajazzo), в Соре и в других важных в военном отношении пунктах. В довершение мер, принятых для защиты Кампании, была проведена из Рима в Капую та большая военная дорога, которую цензор Аппий Клавдий обратил в 312 г. до н.э. в шоссе, оградив ее необходимыми плотинами при переходе через Понтийские болота. Замыслы римлян становились все более и более очевидными; дело шло о покорении Италии, которую с каждым годом все теснее охватывала цепь римских крепостей и дорог. Самниты уже были опутаны римлянами с двух сторон; непрерывный ряд владений от Рима до Луцерии отделял северную Италию от южной, точно так же как крепости Норба и Сигния когда-то отделяли вольсков от эквов; и подобно тому как в ту пору Рим опирался на герников, теперь он стал опираться на арпанцев. Италики наконец должны были бы понять, что с падением Самниума все они утратят свою свободу и что следует, не теряя времени, прийти соединенными силами на помощь к храбрым горцам, которые уже в течение пятнадцати лет одни выдерживали неравную борьбу с римлянами.
   Самниты, по-видимому, должны были бы найти союзников прежде всего в тарентинцах; но к числу неблагоприятно сложившихся для Самниума и Италии обстоятельств принадлежит именно то, что их судьба находилась в эту решительную минуту в руках этих италийских афинян. С тех пор как первоначальное государственное устройство Тарента, бывшее по древнедорийскому образцу строго аристократическим, превратилось в полнейшую демократию, в этом городе, населенном по преимуществу корабельщиками, рыбаками и фабрикантами, развилась невероятно интенсивная жизнь; не столько знатные, сколько богатые жители Тарента и в мыслях и на деле устраняли от себя всякие серьезные заботы, увлекаясь оживленным разнообразием обыденной жизни и переходя от благородной отваги самых гениальных замыслов к позорному легкомыслию и ребяческим сумасбродствам. Когда римляне и самниты стояли друг против друга в Апулии после кавдинской катастрофы, эти демагоги отправили туда послов, которые обратились к обеим сторонам с требованием положить оружие (320 г. до н.э.). Это дипломатическое вмешательство в решительную для италиков борьбу понятно было не чем иным, как предуведомлением, что Тарент наконец решился выйти из своего прежнего пассивного положения. Он, без сомнения, имел достаточные для того основания; но вмешиваться в войну было для него и трудно и опасно, потому что демократическое развитие его государственного могущества опиралось на морские силы; и между тем как благодаря этим морским силам, опиравшимся на многочисленный торговый флот, Тарент занял первое место между великогреческими морскими державами, его сухопутные военные силы, которым теперь приходилось играть главную роль, состояли только из наемных солдат и находились в глубоком упадке. При таких условиях для тарентийской республики было вовсе не легкой задачей участие в войне, которая велась между Римом и Самниумом, даже если не принимать в расчет по меньшей мере стеснительной для Тарента вражды с луканцами, в которую его сумела втянуть римская политика. Однако твердая воля конечно была в состоянии преодолеть эти затруднения, и в этом смысле было понято обеими воюющими сторонами требование тарентинских послов о прекращении военных действий. Самниты как более слабые изъявили готовность исполнить это требование, а римляне отвечали на него тем, что выставили сигнал для боя. Разум и честь предписывали тарентинцам немедленно вслед за властным требованием их послов объявить войну Риму; но тарентинским правительством не руководили ни разум, ни честь, и оно, как оказалось на деле, ребячески относилось к весьма серьезным делам. Тарент не объявил Риму войны, а вместо того стал поддерживать в Сицилии олигархическую городскую партию против Агафокла Сиракузского, который когда-то состоял на службе у тарентинцев, но впал в немилость и был уволен; тогда тарентинцы, по примеру Спарты, отправили в Сицилию флот, который мог бы оказать им более полезные услуги у берегов Кампании (314 г. до н.э.).
   С большей энергией действовали народы северной и средней Италии, которых, как кажется, особенно встревожило основание крепости Луцерии. Прежде всех поднялись этруски (311 г. до н.э.), для которых уже за несколько лет перед тем истек срок перемирия, заключенного в 351 г. до н.э. с Римом. Пограничной римской крепости Сутрию пришлось выдерживать двухлетнюю осаду, а в горячих сражениях, происходивших под стенами этого города, успех постоянно был не на стороне римлян; наконец испытанный в самнитских войнах полководец - консул 310 г. до н.э. Квинт Фабий Руллиан - не только восстановил в римской Этрурии перевес римского оружия, но даже смело вторгся в собственно этрусскую территорию, до тех пор остававшуюся для римлян почти неизвестной страной по причине различий языка и неудобств путей сообщения. Переход через Циминийский лес, за который еще не проникала ни одна римская армия, и разграбление богатой страны, долго не подвергавшейся бедствиям войны, подняли всю Этрурию на ноги; римское правительство, сильно не одобрявшее эту безрассудно смелую экспедицию и слишком поздно запретившее отважному главнокомандующему переходить через границу, стало с крайней поспешностью собирать новые легионы, для того чтобы быть в состоянии отразить ожидаемый напор всех этрусских военных сил. Но своевременная и решительная победа Руллиана при Вадимонском озере, которая так долго сохранялась в народной памяти, закончила неосторожное предприятие славным геройским подвигом и сломила сопротивление этрусков. В противоположность самнитам, в течение восемнадцати лет не прекращавшим неравной борьбы, три самых сильных этрусских города - Перузия, Кортона и Арреций - уже после первого поражения согласились заключить отдельный мирный договор на триста месяцев (310 г. до н.э.), а когда римляне в следующем году снова разбили остальных этрусков при Перузии, тогда и жители Тарквиний заключили с ними мирный договор на четыреста месяцев (308 г. до н.э.); после того и остальные города устранились от участия в борьбе, и в Этрурии на время прекратились военные действия. В то время как совершались эти события, война не прекращалась и в Самниуме. Экспедиция 311 г. до н.э. ограничилась подобно предыдущим осадой и взятием отдельных самнитских городов, но в следующем году война приняла более оживленный характер. Опасное положение Руллиана в Этрурии и распространившиеся слухи об уничтожении северной римской армии поощрили самнитов к новым усилиям; римский консул Гай Марций Рутил был ими побежден и сам тяжело ранен. Но новый оборот дел в Этрурии разрушил возрождавшиеся надежды. Луций Папирий Курсор был снова поставлен во главе римских войск, посланных против самнитов, и снова вышел победителем из большого и решительного сражения (309 г. до н.э.), для которого союзники напрягли свои последние силы. Составлявшие цвет их армии солдаты в пестрых одеждах с золотыми щитами и солдаты в белых одеждах с серебряными щитами были при этом истреблены, а блестящие доспехи побежденных украшали с тех пор в торжественных случаях ряды лавок, тянувшиеся вдоль римского рынка. Бедственное положение самнитов все усиливалось, а борьба становилась для них все более безнадежной. В следующем году (308 г. до н.э.) этруски положили оружие, и в то же время сдался римлянам на выгодных условиях последний из городов Кампании, державших сторону санитов, - Нуцерия, на которую было сделано нападение и с моря и с суши. Хотя самниты нашли новых союзников в северной Италии в лице умбров, в средней Италии в лице марсов и пелигнов, и даже от герников вступило в их ряды много добровольцев, но все это могло бы доставить им решительный перевес над римлянами в то время, когда этруски еще не прекращали борьбы, а теперь лишь способствовало большему успеху римского оружия, не создав для Рима серьезных препятствий. Когда умбры сделали вид, будто намереваются идти на Рим, Руллиан, выступив со своей армией из Самниума, загородил им путь у верховьев Тибра, не встретив к этому препятствия со сторону ослабленных самнитов, и этого было достаточно, чтобы разогнать умбрское ополчение. После того театр войны был перенесен снова в среднюю Италию. Пелигны были побеждены; вслед за ними были побеждены и марсы; хотя остальные сабельские племена все еще номинально были врагами Рима, но на самом деле Самниум мало-помалу остался с этой стороны в совершенном одиночестве. Впрочем, он получил неожиданную помощь из области Тибра. Союз герников, у которых Рим потребовал объяснений по поводу того, что нашел их соотечественников между взятыми в плен самнитами, объявил Риму войну (306 г. до н.э.) - правда, не столько по расчету, сколько с отчаяния. Некоторые из самых значительных герникских общин с самого начала отказались от всякого участия в войне, но самый важный из герникских городов, Анагния, привел объявление войны в исполнение. Однако это неожиданное восстание в тылу римской армии, занятой осадою самнитских крепостей, было в военном отношении крайне опасно для римлян. Военное счастье еще раз улыбнулось самнитам: Сора и Кайяция попали в их руки. Но анагнийцы были неожиданно скоро приведены в покорность посланными из Рима войсками; эти войска освободили и стоявшую в Самниуме армию; тогда все снова было потеряно. Самниты просили мира, но безуспешно, так как два противника не могли договориться насчет мирных условий. Только поход 305 г. до н.э. привел к окончательной развязке. Две римские консульские армии вторглись в Самниум: одна из них под начальством Тиберия Минуция, а после его гибели под начальством Марка Фульвия, шла из Кампании через горные проходы; другая под начальством Луция Постумия подымалась от берегов Адриатического моря вверх по течению Биферна; они сошлись под стенами самнитской столицы Бовиана, одержали решительную победу, захватили в плен самнитского полководца Стация Геллия и взяли Бовиан приступом. Падение главного центра самнитских военных сил положило конец двадцатидвухлетней войне. Самниты вывели свои гарнизоны из Соры и из Арпина и отправили в Рим послов с просьбой о мире; их примеру последовали сабельские племена - марсы, марруцины, пелигны, френтаны, вестины, пицен-ты. Условия, на которые согласился Рим, были сносны; хотя и потребовались уступки некоторых земель, как например территории пелигнов, но вообще они, как кажется, были не очень значительны. Равноправный союз между сабельскими штатами и Римом был возобновлен (304 г. до н.э.). Вероятно, около того же времени и вследствие заключения мира с самнитами был заключен мир между Римом и Тарентом. Впрочем, эти два города не вступали в непосредственную борьбу между собой; с начала и до конца продолжительной войны между Римом и Самниумом тарентинцы были пассивными ее зрителями и только в союзе с саллентинцами не прекращали своих распрей с союзниками Рима - луканцами. Частью вследствие того что беспрестанные нападения луканцев ставили их самих в затруднительное положение, частью вследствие того что они все яснее сознавали опасность, которою грозило их собственной независимости окончательное покорение Самниума, они решились еще раз вверить свою судьбу кондотьеру, несмотря на то что обращение к Александру Молосскому не принесло в свое время утешительных результатов. На их призыв явился спартанский принц Клеоним с пятью тысячами наемников, к которым он присоединил набранный в Италии отряд такой же силы, вспомогательные войска мессапов и из некоторых менее значительных греческих городов, а главным образом двадцатидвухтысячную тарентинскую гражданскую милицию. Во главе этой значительной армии он принудил луканцев заключить мир с Тарентом и поставить во главе своего управления преданных Самниуму людей, взамен чего, впрочем, отдал им в жертву Метапонт. Когда это случилось, самниты еще не прекращали войны; ничто не мешало спартанцу прийти к ним на помощь и употребить свою сильную армию и свое военное искусство на защиту свободы италийских городов и народов. Но Тарент действовал не так, как стал бы действовать в подобном случае Рим, да и сам принц Клеоним далеко не был ни Александром, ни Пирром. Между тем самниты заключили мир, а когда римляне стали после того серьезнее интересоваться юго-восточною частью полуострова и например в 307 г. до н.э. римский отряд опустошил территорию саллентинцев или, точнее, производил там рекогносцировки по приказанию свыше, тогда спартанский кондотьер сел со своими наемниками на суда и завладел врасплох островом Керкирой, откуда было удобно предпринимать хищнические морские набеги на Грецию и на Италию. Когда тарентинцы были, таким образом, покинуты своим полководцем и в то же время лишились своих союзников в средней Италии, тогда и им, и присоединившимся к ним луканцам и саллентинцам, конечно, не оставалось ничего другого, как искать мира, на который римляне и согласились, как кажется, на сносных условиях. Вскоре после того (303 г. до н.э.) нашествие Клеонима, высадившегося на территории саллентинцев и приступившего к осаде Урии, было даже отражено местными жителями при помощи римлян.

Hosted by uCoz